Проза
Сцена вранья
Они вошли в вагон электрички ещё в городе, на какой-то короткой остановке. Один был постарше, лет двадцать пять, может, и все тридцать. Стриженый под ноль, загорелый и очень уверенный в себе. А второй — мальчишка совсем, высокий и худой, тоже стриженый под ноль, с длинными руками и ногами и длинной тонкой шейкой.
Он шёл по вагону первым, но командовал старший:
— На любые места. На любые.
Мальчишка почему-то выбрал свободную скамейку напротив меня. Больше в нашем отсеке не было никого. Старший очевидно договаривал что-то, начатое ещё на перроне. Мат шёл густо, через слово.
Я отвернулась к окну, мне было стыдно. Почему — мне, а не ему? Такой необъяснимый парадокс…
И ещё с их появлением остро запахло спиртным. Не знаю, почему я не пересела — со мной это бывает, замедленная реакция.
А они кончили разговаривать и дружно достали мобильники. Они смотрели прямо перед собой и говорили, словно находились в соседних кабинках старых автоматов, и между ними была стеклянная стенка.
Мата больше не было, я могла не отворачиваться.
— Я с работы! — бодро рапортовал старший, — ну и что — не моя смена. У нас всё бывает. Завтра тоже работаю, график не ломается, когда подмена. Ну, знаешь, я могу тебе совсем не звонить, никогда!
Он звонил явно не жене, с женой не так разговаривают. А ведь обручальное кольцо у него имеется, и на правой руке…Он выключает телефон, и у него обиженное, обиженное лицо…
А мальчик звонит девочке, конечно.
— Привет! Что ты делаешь? А днём — что делала? Нет, сегодня не приеду. Я с работы звоню. Почему шум? А, это… Прибор включили. Мне самому жалко, но такая работа! Напарник заболел, попросили подменить. Нет, завтра тоже работаю. График же не никто не станет перекраивать из-за подмены.
Мне стало очень весело. Это же чистая оперетта, сцена вранья!
Старший снова включил телефон:
— Будем на месте в девять пятнадцать. Машина будет? Едем, как договаривались? И стол, и девочки? А где ночевать? Обязательно, нам утром на работу.
И младший набирает следующий номер.
— Мамуль, это я. Ты не волнуйся, я с работы звоню. Попросили подменить парня. И завтра буду работать, да я правду говорю!
Он поднимает на меня серьёзные серые глаза. Видит мои, смеющиеся, и не может сдержать улыбку.
— Почему вы смеётесь?
— «Летучая мышь», сцена вранья.
— Это я маме, чтобы она не волновалась, она всегда за меня волнуется.
— Моя тоже волновалась, но я ей говорила — я не знаю, когда вернусь.
— И я так говорю, но она всё равно волнуется.
Больше ему некому было звонить. А старший звонил, что-то уточнял, и лицо у него было довольное.
И тут в вагоне появились контролёры. Половина вагона, и мои соседи в том числе, все молодые, стремительно вскочила с мест и бросилась в другой вагон.
Меня просто восхищает, как народ приспосабливается к нашей непростой жизни. Как шарик со свинцовой нашлёпкой, как ни поверни — ляжет, чтобы удобно было.
Какие бы заборы ни ставили, какие бы дыры не заваривали…
Сейчас они пробегут два-три вагона, а на ближайшей станции опять же бегом вернутся в вагон, который уже прошли контролёры. Я не раз видела этот весёлый марафон!
Контролёры прошли, и мои соседи, дыша, как после стометровки, плюхаются на скамейку напротив меня. У мальчишки отчаянные глаза…
— Не бойся, они не вернутся, они никогда не возвращаются. А ты-то почему без билета? Ты же можешь по студенческому — на месяц, на пол года.
— Да я вообще –то не езжу на электричках.
Отдышались они. Спиртным больше не пахло. Протрезвели, или я привыкла?
Старший очень доволен:
— Всё срослось. Нас машина встретит, поедем со всеми возможными удобствами.
— Ты говорил, в Подольск?.
— Нет, Подольск вообще по другой дороге. Да какая разница? Всё будет по высшему классу. Ты так напьёшься! Я тебе гарантирую. Только ты помалкивай там, конкретные будут мужики. И вообще — пойдём, покурим!
— Я же не курю…
— Рядом постоишь. Не хочешь, и не надо.
Я подсела к мальчику.
—Где вы учитесь?
Он назвал какую-то сложную абревеатуру.
— А по русски?
— Институт управления, экономический.
— Сложно будет с работой, столько экономистов наштамповали…
— Да! Но я уже бросил один институт, второй бросать?
— Ну, что-то же вам нравится?
— Работаю сейчас с приборами — нравится!
— Чем раньше… Я в сорок лет поменяла профессию, всё — с нуля, так было сложно!
Старший вернулся и сел напротив.
— Что ты грузишь тётеньку!
— Это тётенька его грузит, — улыбаюсь я.
— Сядь сюда.
— Извините, — сказал мальчик и пересел послушно. А я смотрела ему вслед и думала — как же он похож на молодого верблюжонка! Большие кисти тонких рук, кроссовки, наверно, сорок шестого, ноги длиннющие, брюки в обтяжку… Шейка тонкая и длинная…
Куда его везут, и зачем? Похвастаться знакомыми конкретными мужиками? Или этим мужикам зачем-то понадобился мальчик? И неужели для того, чтобы напиться, нужно ехать невесть куда, неизвестно к кому, в ночь…
У его мамы, наверно, сердце болит, мамы чувствуют всё. А он не знает, что ему нужно от жизни, места себе в ней не определит никак! И едет сейчас неизвестно куда и зачем…
Старший снова звонит по телефону. Я прохожу мимо него к выходу, следующая станция моя, и слышу:
— Ну, почему, когда ты говоришь чистую правду — тебе не верят!
И такая искренняя обида звучит в его голосе с бархатными интонациями…
